Восьмого марта исполнилось 95 лет с начала Февральской революции (по старому стилю 23 февраля). Специалисты до сих пор спорят, была ли она вызвана объективными причинами, явилась ли следствием ошибок царского правительства или деятельности революционеров и заговора либералов. Так, известный российский историк Борис Миронов считает, что объективных предпосылок для революции не было. И в интервью нашему журналу (см. «Триста лет полет нормальный» в «Эксперте» № 43 за 2008 год) он, в частности, сказал: «Важную роль играли субъективные факторы: утопизм и нетерпеливость русской интеллектуальной элиты — интеллигенции и даже части предпринимателей, их желание вырвать власть у монархии. Февральской революции предшествовали десятилетия революционной пропаганды, и ее стихийный характер обоснованно подвергается сомнению. Выступления рабочих и солдат, которые обеспечили победу революции и которые долгое время считались стихийными, на самом деле долго и тщательно готовились: от замысла, созревшего осенью 1915-го, до его реализации прошло полтора года. Рабочие провоцировались на забастовки намеренным закрытием предприятий; со стороны заводской администрации бастующих ждало сочувствие и вознаграждение. Каждому солдату, вовлеченному в военную организацию, ежедневно отпускалась из “революционного фонда” значительная сумма денег».
А другой известный русский историк — Сергей Нефедов считает (см. «Инновации победили Мальтуса» в «Эксперте» № 43 за 2011 год), что «ни либералы, ни левые партии не имели никакого отношения к этому бунту, это была стихийная “революция без революционеров”. Гучков, который пытался организовать какой-то заговор, потом говорил, что у него ничего не получилось. Он признавал, что революция стала не итогом работы каких-то «замаскированных заговорщиков», а результатом действия «стихийных исторических сил». Керенский свидетельствует, что вечером 26 февраля собралось Информационное бюро левых партий. На этом собрании все присутствующие категорически доказывали, что революция невозможна. А утром разразился грандиозный солдатский бунт». Дальнейший ход событий, по мнению Нефедова, тоже был предопределен: «Миллионы вооруженных крестьян требовали землю, и если не большевики, так меньшевики или эсеры выполнили бы это требование».
Однако, рассматривая историю революции, подавляющее большинство историков удивительным образом забывают о существовании в России такого могущественного общественного и идеологического института, как Православная церковь, которая на протяжении веков была важнейшей опорой царской власти. И это не случайно. По мнению доктора исторических наук, профессора РГГУ, автора нескольких монографий по истории церкви в период революции Михаила Бабкина, проблема состояла в следующем: с одной стороны, белоэмигрантские и церковные историки доказывали, что церковь в 1917 году занимала однозначно контрреволюционные позиции. (С определенными оговорками это было верно по отношению к Октябрю, но совсем неверно по отношению к Февралю.) С другой — анало