В Екатеринбурге прошла седьмая конференция «Точки роста экономики Большого Урала», организованная журналом и аналитическим центром «Эксперт-Урал». Темой дискуссии стала экономическая политика в условиях новых глобальных вызовов.
Как показало традиционное исследование инвестиционной активности в крупной промышленности и энергетике, проведенное аналитическим центром «Эксперт-Урал», в 2012 году на территории Урала и Западной Сибири начато 73 инвестпроекта. Это на 45 меньше, чем в 2011-м (наибольший провал в Челябинской области – с 32 до 12 проектов), и на 14 меньше, чем в докризисном 2008-м. По всей видимости, в 2011-м инвесторы чувствовали себя более раскованно, сказался посткризисный рост и более-менее стабильная политическая обстановка. В 2012 году на их активности явно сказалось ухудшение экономической ситуации в Европе, негативная рыночная конъюнктура (особенно в металлургии), ожидание новой волны проблем.
2011-й выжал инвесторов и в денежном выражении: суммарная стоимость всех начатых на Урале проектов составила тогда 63,5 млрд долларов. 2012-й показал результаты втрое меньше (21,8 млрд долларов), при этом средняя стоимость проектов, стартовавших в 2011-м, – 540 млн долларов, а в 2012-м – всего 300 млн.
Единственный сектор, в котором на Урале был зафиксирован всплеск инвестиций, – АПК.
Ударили по тормозам
Сегодня перед российской промышленностью стоит несколько масштабных вызовов. Их можно разделить на две группы. Первая – внешние.
– Главный вызов – стратегическая нестабильность мировой экономики, – заявил директор департамента стратегического управления и бюджетирования Минэкономразвития РФ Артем Шадрин. – Финансовый кризис, очевидно, не преодолен. Сохранились структурные дисбалансы потребления и накопления, экономики разных регионов мира развиваются неравномерно. Кроме того, не решены проблемы регулирования финансовых рынков и потоков капитала.
Еще два внешних вызова – создание новой технологической базы экономического роста в ведущих странах мира (биотехнологии и фармацевтика, фотоника, новые материалы, нанотехнологии, информационные технологии, микроэлектроника) и изменение мирового энергетического баланса.
Внешняя нестабильность приводит к замедлению роста и стагнации экспорта энергоносителей, что уже относится к группе внутренних вызовов. «Если в предкризисный период экспорт энергоносителей прирастал на 3,6% в год, и это было драйвером развития экономики, то в 2010-2012-м динамика явно замедлилась. В среднесрочной перспективе тенденция торможения продолжится», – считает Артем Шадрин.
Следующий внутренний вызов – замедление роста потребления. Долгое время его темпы опережали темпы увеличения производительности труда. Это двигало экономику страны вперед. Теперь «локомотив» тормозит.
Кроме того, в ближайшее время Россия столкнется с необходимостью адаптации экономики к условиям присоединения к ВТО, а также с сокращением ненефтегазового дефицита бюджета. По оценке Минэкономразвития. сегодня он составляет 10,5% ВВП. Безопасный уровень – вдвое ниже. Это толкает государство на сокращение спроса, что негативно сказывается на развитии промышленности (объем госзаказа – это, по разным оценкам, 6-11 трлн рублей в год).
Еще один вызов – доступ к «длинным» деньгам. Темпы роста кредитования корпоративного сектора снижаются уже второй год подряд. Начальник управления региональных продаж департамента международного финансирования Промсвязьбанка Константин Вильдеев:
– Конечно же, основным вопросом в части финансирования долгосрочных проектов является наличие у банков соответствующих «длинных» ресурсов. Сегодня срок окупаемости проекта по запуску нового производства или модернизации действующего – пять-семь лет. Все уже достаточно наигрались, привлекая до кризиса «короткие» деньги и финансируя на них «длинные» инвестпроекты, в итоге потом лимиты не были пролонгированы, а проекты недофинансированы. Для многих компаний, к сожалению, такая игра оказалась последней. Те, кто это пережил, четко следуют «золотому правилу финансового менеджмента» – «длина» денег должна соответствовать «длине» проекта. Рынок «длинных» внутрироссийских денег в стране действительно ограничен. А те «длинные» деньги, которые есть, – дороги и зачастую сводят на нет эффективность проектов. Пожалуй, единственный выход для компаний – это использование постимпортного международного финансирования. Суть данной схемы заключается в том, что российский банк привлекает «длинные» ресурсы у иностранного финансового института под гарантию Экспортного кредитного агентства страны-экспортера и финансирует за счет этих ресурсов отечественную компанию на приобретение импортного оборудования. В итоге деньги получаются дешевле и соответствуют сроку окупаемости проекта. Более того, данная схема позволяет получить отсрочку по уплате основного долга на период инвестиционной фазы и закрыть риски по неисполнению/недобросовестному исполнению контракта со стороны иностранного контрагента.
Странный труд
Но, пожалуй, самый главный вызов – демография и особенности отечественного рынка труда.
– К 2020 году в России на 40% сократится число самых деятельных граждан 25-29 лет, на треть уменьшится количество 30-34-летних. На убыль пойдут и 50-55-летние, а они составляют существенную часть персонала промпредприятий, – мрачно прогнозирует директор региональной программы Независимого института социальной политики (Москва) Наталья Зубаревич. – В целом количество трудоспособного населения к 2025 году может сократиться на 10-14%. Цифра зависит от числа мигрантов: если их будет 600 тыс. человек, то мы упадем меньше, если 200 тыс. (примерно столько их было до 2011 года без гастарбайтеров) – больше.
Рынок труда России удивителен. Экономически активное население – 75,6 млн человек; 4,7 млн – безработные. Из 71 млн занятых только 17 млн (23%) работают на крупных и средних предприятиях, 20 млн (27%) – бюджетники (из них 14 млн заняты в социалке). Модернизация этих рабочих мест в принципе утопична. 17 млн – малый бизнес и индивидуальные предприниматели. Чем заняты еще 17 млн россиян – загадка.
– Если мы посмотрим на показатели отдельных отраслей в динамике, наша печаль станет еще глубже, – продолжает Наталья Зубаревич. – Среднегодовая численность работников в организациях обрабатывающей промышленности в 2000 году составляла около 11,5 тыс. человек, в 2010-м – меньше 8 тыс. В сельском хозяйстве показатель упал с 5 до 2 тыс. Зато растет торговля (с 4 почти до 6 тыс.) и «бюджетка» (в среднем плюс 700 человек). Итого: четкое и длительное снижение занятости на крупных и средних предприятиях; огромное количество неэффективных рабочих мест; каждый пятый – в неформальном секторе. И самое дикое – несоответствие предложения (профессионально-квалификационного уровня и географического размещения рабочей силы) спросу на труд. Нашему постсоветскому человеку невозможно объяснить, что рабочее место может не возникнуть там, где он живет. Есть территории, у которых нет никаких конкурентных преимуществ.
Банк идей
Минэкономразвития посчитало, что если российская экономика будет развиваться инерционно и не обнаружит новых факторов роста, то ВВП в среднесрочной перспективе может увеличиваться на 2-3% в год. «Это критически мало, – уверенно заявил Артем Шадрин. – Нам необходимы новые ответы на существующие вызовы, переход к более высоким темпам экономического роста, более высокому уровню производительности труда».
Цель благородная. Но простых решений нет. Пока Минэк сформировал список приоритетов развития, которые позволят ВВП России прирастать в ближайшую трехлетку на 3,7-5% ежегодно. Список исчерпывающий: поддержка развития высокотехнологичных отраслей; стимулирование частных расходов на НИОКР; модернизация инфраструктуры и создание условий для привлечения инвестиций; отработка механизмов поддержки несырьевого экспорта (в том числе через ВЭБ); улучшение инвестиционного климата; повышение эффективности деятельности органов власти; модернизация социальной сферы (в первую очередь образования и здравоохранения как наиболее влияющих на качество человеческого капитала).
Без сарказма: идеи отличные. Правда, в приоритетах Минэка нет нескольких пунктов. Например, стимулирования мобильности населения и ориентации на приток рабочей силы в инвестиционно привлекательные районы и города. А это естественным образом требует развития кредитного рынка и реформирования жилого сектора.
И еще: власти пытаются создать высокоэффективные рабочие места в высокотехнологичных отраслях. Но самая трудоемкая и, соответственно, наиболее поддающаяся модернизации сфера — это городские услуги (пусть с большим количеством самозанятых). Пока эта область приоритетом власти не является.
На месте раз-два
Но одних идей мало. Проблема России в том, что отличные инициативы реализуются крайне медленно, а многие загнивают. Яркий пример — инновационная политика.
Нельзя говорить, что в России в инновационной сфере ничего не происходит. Прогресс есть: курс на высокие технологии последние несколько лет декларируется (что уже хорошо) как приоритет. Чиновники всех рангов демонстрируют редкую восприимчивость к любым инновационным затеям и экспериментам. Типовой цикл прохождения новых идей через правительство сократился с трех-четырех лет до полугода. Многие инициативы запускаются с нуля.
— Инструментарий инновационной политики радикально расширился, — замечает заместитель генерального директора Межведомственного аналитического центра Юрий Симачёв, а его сложно заподозрить в предвзятости. — Посмотрите: ФЦП, гранты, софинансирование проектов со стороны Роснано или РВК, создание институтов развития (их качество пока оставим за скобками), попытки улучшить госрегулирование, налоговые новации, есть примеры дискуссии со средним бизнесом, организации связей между университетами и бизнесом. Опросы руководителей компаний показывают, что все меньше управленцев жалуются на отсутствие эффективных механизмов бюджетного софинансирования инновационных проектов, никто не говорит, что у нас плохие механизмы налогового стимулирования. И самое главное — растет число компаний, которые считают, что нет препятствий для новых идей. Есть, правда, одна проблема — половина из этих фирм не являются инновационно активными. Значит, не все решают стимулы.
Конечно, в осознании инновационного процесса мы значительно отстаем от развитых стран: там промышленная и инновационная политика сливается воедино, повышается роль межстранового трансфера инструментария стимулирования инноваций и спроса на них, акцент делается на оценке эффективности этого инструментария.
Но самое грустное не в отставании: гнаться за лидерами сломя голову бесполезно. Нет прогресса. В 2006 году внутренние затраты на исследования и разработки в России составляли 1,06% от ВВП, итог 2011-го — 1,12% (близко к погрешности), ассигнования на науку вне ОПК из средств федерального бюджета в 2009-м — 0,56, в 2011-м — 0,58. Доля средств предпринимательского сектора во внутренних затратах на исследования и разработки в 2006-м — 28,8%, в 2011-м — 27,7%, а удельный вес инновационных товаров в общем объеме — 6,1%.
Почему при всех реализуемых инициативах выхлоп нулевой? Барьеров масса: неразвитая конкурентная среда; плохие инвестклимат и защита интеллектуальной собственности; непредсказуемость изменения условий ведения бизнеса; неумение государства администрировать сложные инициативы; 94-й закон, уничтожающий госзаказ на инновации; неразвитость инструментов взаимодействия власти с новыми сферами деятельности; закоснелость чиновников, которые привыкли общаться с традиционными крупными бизнесами на совещаниях раз в год и т.д.
Пока российская инновационная политика сильно смещена в сторону неоклассической модели роста. Власти определяют провалы, а затем начинается увлекательная игра выбора приоритетов (потому что все провалы закрыть невозможно), отсюда и поддержка лузеров. Плюс — ориентация исключительно на результат, численные и прямые эффекты. Мера инновационной политики — технология.
Есть другой подход (возможно, лучший) — определять провалы в знаниях, проблемы в формировании и распространении знаний. Ориентация не на результат, а на обучение по результатам множества экспериментов, поведенческие, качественные эффекты. Мера эволюционного подхода — навык и взаимодействие.
Нет универсальных прецептов. Каждый сектор — своя история, своя специфика. Надо уметь ждать. Чем длиннее программы, тем меньше рисков для инновационного бизнеса, тем увереннее он в своем будущем.
И самое главное — чрезмерная опека вредна. Механизмы поддержки не должны создавать слишком выгодных условий для получателей. Их задача — способствовать снижению рисков, а не формированию рентоориентированного поведения компаний. Государства здесь лучше «меньше, чем надо», чем «больше, чем надо».
Таблица: Основные индикаторы инновационной активности на макроуровне
Таблица: Инновационная активность компаний на микроуровне (по оценкам руководителей)