Выбор Рахоя
«Мы, каждый из которых равен тебе, и кто вместе больше тебя, признаем тебя королем и приносим клятву верности ради того, чтобы ты охранял и защищал нас, и трудился ради нашего преуспеяния; если же нет — нет». Именно так звучит каталонская присяга верности, данная Арагону в XV веке. Сейчас и сработало то самое «нет».
И дело тут не только в том, что каталонцы десятилетиями (если не столетиями) стремились выйти из-под власти Мадрида. И даже не в самом референдуме, который готовился каталонским Женералитетом (правительством) во главе с Карлесом Пучдемоном и прошел 1 октября. А в действиях испанских властей.
У Мадрида была возможность пойти по, так сказать, британскому примеру. То есть повести переговоры с каталонскими сепаратистами. Удовлетворить их базовые нужды, например, пересмотреть налоговую политику: Каталония является одним из самых «зарабатывающих» регионов Испании, однако отправляет значительную часть налогов в Мадрид, получая оттуда непропорционально меньшую сумму. И, может быть, пообещать еще какое-то количество бонусов. После чего дать добро на проведение референдума, поддержать «происпанские» силы и, с большой вероятностью, победить на нем – ведь, согласно опросам, сепаратисты не имели подавляющего большинства. А большинство, согласно тем же опросам, имели те, кто пусть даже и стремился к независимости, но признавал, что получить ее можно только через переговорный процесс с Мадридом.
Однако премьер-министр Испании Мариано Рахой отказался от «английского» варианта. Возможно, потому, что не хотел создавать прецедента. Если у Англии полторы Шотландии (теоретически Уэльс тоже может запросить таких прав), то у Испании все регионы называются «автономиями», и 5 из них (Каталония, Страна Басков, Андалусия, Наварра и Галисия) являются расширенными автономиями. При этом Испания, в отличие от Великобритании, является унитарным государством. Предоставление особых полномочий Барселоне вызовет цепную реакцию и приведет к федерализации королевства, за которой (по мнению некоторых экспертов) последует его распад. Поэтому Рахой предпочел путь отрицания и подавления.
Конституционный суд страны признал референдум нелегальным, ряд каталонских лидеров были арестованы, а на испанских силовиков была возложена задача сорвать голосование – закрыть избирательные участки и разогнать протестующих. Судя по всему, испанское правительство хотело если не запугать каталонцев, то хотя бы обеспечить минимальную явку на референдуме. Ведь референдум с 5 или 10% проголосовавших – это не референдум.
Цена ошибки
К сожалению, для Мадрида, стратегия Рахоя провалилась. Во-первых, потому, что испанский премьер недооценил каталонских сепаратистов, которые отнюдь не были маргиналами в своем обществе. Как верно пишет редакция крупнейшей испанской газеты El Pais, возникало впечатление, что Рахой и его команда годами жили вне информационного пространства, не читали ни каталонских, ни даже мадридских газет. А по ним было видно, что в пользу независимости выступали и интеллигенты, и, что важно, силовики. Важнейшее значение имело поведение Mossos d’Esquadra, каталонской полиции. Ее отказ препятствовать референдуму вынудил власти (которые не хотели, а, возможно, уже даже и не могли сойти с логики противостояния) вводить в Каталонию силовиков из других регионов страны, что было воспринято местными как оккупация.
Во-вторых, испанские силовики вели себя предельно жестко — разбивали участки, избивали протестующих, стреляли в них резиновыми пулями. В результате численность пострадавших варьируется от 700 до более чем 1 тысячи человек (из которых лишь три с лишним десятка полицейских). В результате своими действиями Рахой настроил против Мадрида даже тех каталонцев, которые не поддерживали референдум. В частности — мэра Барселоны Аду Колау, которая назвала премьера трусом, прячущимся за спины тысяч полицейских. Те же, кто поддерживал, из принципа делали все возможное для того, чтобы проголосовать (благо власти Каталонии максимально упростили этот процесс – в частности, позволили людям голосовать на любых участках).
В итоге явка на референдуме составила почти 42% (2,2 миллиона человек из 5,3 миллионов избирателей), и 90% из пришедших проголосовали за независимость. Весьма значительная цифра с учетом всего того противодействия, которое было оказано испанскими властями: по словам представителя каталонского правительства Жорди Туруля, полиции удалось закрыть часть из 2315 избирательных участков (319) и «украсть» почти 800 тысяч голосов.
Более того, примененное испанскими властями насилие серьезно ослабило позиции Мадрида. Если раньше у испанских властей был небольшой шанс «замотать» итоги референдума через переговорный процесс, то после пролитой крови этот шанс стал минимальным. «Испанское государство сегодня написало позорную страницу в своей истории отношений с Каталонией, — заявил глава автономии Карлос Пучдемон. — Граждане Каталонии выиграли нам право на создание государства, которое станет республикой». По его словам, в течение нескольких дней правительство передаст результаты волеизъявления в парламент Каталонии, который «будет действовать в соответствии с законом о референдуме». То есть, парламенту предстоит определиться в течение 48 часов. Заместитель председателя Женералитета Ориол Жункерас уже пояснил, что парламент примет одностороннее решение о независимости.
За кого Брюссель?
Естественно, испанские СМИ в бешенстве, и не только на каталонские власти. По мнению El Pais, 1 октября был позорным днем, который каталонцы должны были прожить как по вине «антисистемных сил во главе с Пучдемоном, демонстрировавших ярую ксенофобию», так и из-за «абсолютной неспособности Мариано Рахоя справиться с проблемой». Пассивность испанского премьера, его непубличность в этом вопросе и стремление решить все через Конституционный суд (а не иными мерами) не могут быть оправданы даже «преступным поведением главы каталонского Женералитета». Но вопрос в том, что сейчас делать?
На Рахоя здесь надежды немного, что, в частности, демонстрирует реакция премьера на референдум. Если бы он просто сказал, что никакого референдума не было, (а было, например, незаконное голосование, консультация, слет неравнодушных каталонцев или, на крайний случай, акция гражданского неповиновения), то его бы поняли. Однако когда Мариано Рахой называет референдум «инсценировкой», то тут уже, продолжая мысль из El Pais, возникает вопрос о том, продолжает ли он и дальше жить вне информационного пространства.
Возможно, ситуацию спасет отставка Рахоя и приход к власти левой оппозиции? Лидер оппозиционной Испанской социалистической рабочей партии Педро Санчес уже дистанцировался от решений премьера, назвал 1 октября «печальным днем для испанской демократии» и призвал к «спокойствию и диалогу». Однако опять же, на спокойствие и диалог у Мадрида не так-то много времени, каталонцы настроены очень решительно.
Возможно, какую-то помощь окажет Европа? Ведь тот же Брюссель уже выступил на стороне Мадрида – Жан-Клод Юнкер назвал каталонские события «внутренним делом Испании». Однако на деле от Европы помощи немного. Во-первых, потому, что далеко не все лидеры поддержали Мадрид. «Подавление и насилие над гражданами — это осуждаемый и авторитарный выбор, который только подливает масло в огонь, но не решает проблемы. Единственный путь — демократический диалог», — говорится в заявлении правящей греческой партии СИРИЗА. «Мы осуждаем все проявления насилия и подтверждаем наш призыв к политическому диалогу», — вторит грекам бельгийский премьер Шарль Мишель.
Во-вторых, испанские власти своими действиями сделали себя слишком «токсичными» в этом вопросе. «Везде есть мирные люди, которые пытаются отдать свой голос, — и есть жестокое испанское государство, не дающее людям проголосовать», - сформулировал телевизионную картинку с полей референдума бывший глава Каталонии Артур Мас.
И, наконец, в-третьих, ходят слухи, что Еврокомиссия тайно симпатизирует каталонцам. Ведь евробюрократы мечтают об укреплении роли Брюсселя в Евросоюзе, однако это будет крайне непросто сделать в том случае, если ЕС продолжит являться сообществом независимых государств. А вот если там пойдут дезинтеграционные процессы, если ЕС превратится в сообщество еврорегионов, то тогда концепция Соединенных Штатов Европы может получить еще один шанс на реализацию.