Сейчас, когда спрашивали – «Чей Крым?», должны спрашивать друг у друга: «Стремишься ли ты жить вместе со мной в одном государстве, в Украине?»
Все смешалось в датском королевстве...
Русскоязычные националисты из «Национальных дружин» наводят порядок, воюя с национальной гвардией. Патриоты режут портреты Шевченко, изображенного в роли Вильяма Волеса и Че Гевары. Певицы Анна-Мария, которые считают себя украинками, общаются на украинском языке, не гастролируют по Россиям, все же – чужие, потому что их родители -коллаборанты. Талантливый историк пишет, что уважает евреев, но президентом может быть только украинец и православный.
А еще есть кандидаты в президенты, которые стремятся к миру с Путиным, а их электорат – молодежь, которая вместо того, чтобы идти добровольцами «на передок», едет на заработки за рубеж. Сторонники «гендера», который кое-кому из чиновников мерещится угрозой для национальной безопасности. Верующие Московского патриархата, мусульмане и иудеи. Русскоязычные добровольцы и волонтеры...
В предвыборной суете мы все лихорадочнее пытаемся выяснить для себя: кто «свои», а кто «чужие»? Кто может называться украинской нации, а кто – нет.
Это почти невозможно. Потому что сегодня векторы и дискурсы меняются мгновенно. Население флуктирует, собираясь и распадаясь на неустойчивые идентичности. И уже кажется, что кругом – одни враги и агенты Путина. А нация. Как же нация?
СНАЧАЛА БЫЛО ГОСУДАРСТВО?
Националистам – им легче, они точно знают – кто «чужие». Другое дело, что не могут объяснить, как идентифицировать «своего».
Националист, как писал историк Бенедикт Андерсон, вообще не способен логично объяснить, что такое нация. Это то же самое, что для верующего объяснить, что такое Бог. Главное – не сомневайся. Потому что иначе – «инородец, манкурт, оккупант».
Есть известная дефиниция, где нацией названа община, объединенная языком, территорией, экономической жизнью и психическим укладом, что проявляется в общей культуре. Но это – Сталин.
А вот у британского историка Эрика Хобсбаума, автора труда «Нации и национализм после 1780 года», прочитал самое короткое, пожалуй, определение: «Нация – это совокупность людей, которые стремятся жить в одном государстве».
Все остальное – производное. Есть стремление жить в одном государстве – есть нация, нет такого желания – разбегаемся по разным углам.
Не слишком ли упрощенно? А как же богатая история, кровное родство, язык, культура, «своя, Богом данная земля»?
КОНУНГИ, ЯРЛЫ И ДРУГИЕ «ОККУПАНТЫ»
Давайте по порядку. Большинство исследователей уверены: история наций – гораздо короче, чем они себе представляют. До XVII века их просто не существовало. Были народы, племена, которые жили на определенной территории, объединенные разве что общей верой, обрядами и ритуалами.
У большинства из них не было собственных государств. В Киевской Руси, наследниками которой мы себя считаем, правителями были скандинавские конунги и ярлы (не оттуда ли пошло княжеское имя Ярослав?). С точки зрения славян, они были оккупантами – продавали детей и женщин в рабство, заставляли разных там древлян платить непосильную дань, а в случае отказа – действовали, как княгиня Ольга. Потом на землях будущей Украины хозяйничали потомки Рюрика из ВКЛ, польские магнаты, российские помещики и советские компартийные чиновники.
Разноплеменной украинский народ не имел национальной элиты, которая могла бы ему объяснить – чем украинец отличается от шведа, поляка или россиянина. Всем было понятно: есть «правители», а народ – «холопы». И то, что правители принадлежали к другому этносу и другой культуре, воспринималось как Божья воля.
Была земля, на которой жили протоукраинцы, «им Богом данной»? Да куда там! Землями – юридически и фактически – владел правящий класс колонизаторов.
ЕСЛИ БЫ ШЕВЧЕНКО РОДИЛСЯ НА БУКОВИНЕ...
И языка украинского до Шевченко не было. Были восточнославянские говоры, и отличить белорусский от украинского было почти невозможно (мы и сегодня воспринимаем язык белорусов как свой). Общенациональный язык родился только после того, как возникло книгопечатание и Кобзарь опубликовал свои первые политические стихи. А зрелым и совершенным стал лишь в условиях украинского государства.
И это абсолютная случайность, что украинский литературный язык имеет именно такое звучание и написание. Потому что Тарас Шевченко мог родиться на Буковине, Черниговщине или где-то под Одессой. Или не родиться вовсе – и мы бы общались сегодня на языке Сковороды или Федьковича.
«Нации как естественные, Богом установленные способы классификации людей, как вековечная политическая судьба – это миф, – писал другой британский исследователь Эрнест Геллнер. – Это национализм превращает предшествующие культуры в нации, иногда сам изобретает подобные культуры и уничтожает следы предыдущих культур». Еще категоричнее писал его тезка – французский философ XIX века Эрнест Ренан: «Ошибочный взгляд на собственную историю – это один из факторов формирования нации».
НЕМЦЫ ЛУЧШЕ ПОНИМАЛИ ИДИШ, ЧЕМ ДРУГ ДРУГА
Так, может, кровное родство? Изучая историю наций в Европе, Хобсбаум почти не нашел примеров, когда нация создавалась в границах территории, населенной одним определенным этносом (за исключением разве что Португалии). И почти никогда люди не объединялись в нацию исключительно по признаку единого языка (за исключением Италии). В республиканской Франции нацией были объявлены все жители государства, хотя только 50 процентов понимали французский язык, а общались – 12-13%. Ни Польша, ни Венгрия, когда в ХХ веке провозгласили нации, не имели одноязычного большинства. У венгров в актах гражданского состояния их так и записывали – «венгр, который не знает венгерского языка». Выходцы из разных немецких земель во времена объединения хуже понимали язык друг друга, чем (ирония судьбы!) идиш, построенный на одном из германских диалектов.
Немало наций не с первого раза выбрали себе национальный язык. Несколько неудачных попыток было у словаков, норвежцев, сербов и греков. А израильтяне вдохнули жизнь в мертвый язык иврит, несмотря на то, что 95% европейского еврейства говорили на идише, на котором были написаны выдающиеся образцы современной еврейской литературы.
Кто бы сколько не говорил, что настоящий украинец должен быть православным, в истории Европы, пишет Хобсбаум, не было ни одного удачного эксперимента по построению нации на религиозной основе. А вот неудачных – сколько угодно (так произошло с итальянскими неогвельфами, которые пытались построить итальянский национализм на основе идеи папства).
Поэтому лозунг «единая страна» объединяет нацию, лозунг «единая церковь» – нет.
И язык, и история, и культура, и сама нация как таковая, – возникли как следствие. А что же тогда было первичным? Если верить исследованиям Хобсбаума, – неукротимое стремление жить вместе в одном своем отдельном государстве.
Британский историк только сформулировал этот тезис, но и другие исследователи наций и национализма – близки к нему в своих выводах. Что заставляло людей объединяться в национальное государство? Возможно, стремление защититься от «чужих», или утроить свои усилия, чтобы построить безопасную и сытую жизнь? «Воображение бесконечно отдаленных собратьев-по-нации», как назвал национализм американец Бенедикт Андерсон, возникает позже. Оно и заставляет членов нового сообщества договариваться о тех особых «метках» идентичности, благодаря которым они будут отличаться от других наций – язык, культура, история.
О ЧЕМ ДУМАЛ ПИЛСУДСКИЙ
Итак, первичной ценностью является государство. А восприятие себя как нации приходит позже.
«Не нация создает государство, а государство – нацию», – провозглашал Пилсудский. «Италию мы уже создали, теперь нам надо создать итальянцев», – говорил идеолог объединения Италии Массимо Д'Азельйо. И никак не иначе.
Государство – высшая ценность для нации. Это – форма ее существования. Без государства нация – как улитка без раковины – становится быстрой добычей. Значит, и нам стоит беречь свое государство, как зеницу ока.
НАЦИЯ – КАК ЕЖЕДНЕВНЫЙ ПЛЕБИСЦИТ
Однако всякое ли государство стоит того, чтобы быть убежищем для нации? Вернемся еще раз к определению нации как совокупности людей, которые стремяться жить в одном государстве. Как видим, здесь речь не идет о принуждении или примирения с судьбой. Здесь есть стремление. То есть добрая воля, которая предусматривает, что насилием нацию не сцементируешь. Очевидно, это было возможно в 17 веке. Но сегодня – нет. В нации все должны быть равны, включая и ее руководителей. Британский экономист Джон Стюарт Милль писал, что представители нации должны не только «стремиться подчиняться единому правительству», но и «хотят, чтобы исключительно они сами или их часть составляли это правительство».
«Нация – это функция территориального государства особого типа», – писал Ренан, имея в виду «гражданское государство», то есть такое, которое, по мнению Хобсбаума, «образуют коллективный суверенитет и коллективная воля граждан». И какими бы другими качествами ни обладала идея нации, элемент гражданственности, всеобщего волеизъявления и массового участия в делах государства присутствует в ней всегда.
Вот еще одна меткая метафора Ренана: «Нация – это ежедневный плебисцит».
«ЗАВТРА ОНИ БУДУТ ПАТРИОТАМИ ПРОТИВ МЕНЯ»
Тот, кто выводит нацию из древнейших веков и дедовских традиций (а таких в Украине слишком много), кто смотрит не в будущее, а в прошлое, тот или превращает плавильный котел нации в мясорубку, или (если нация уже родилась) – ведет ее к пропасти.
В каждом национальном государстве, которое пытается стать нацией, возникают определенные группы, которые (по выражению Хобсбаума) называют себя «моральным большинством». Обычно это пассионарии, которые пытаются диктовать свою мораль другим, «бессознательным».
Проблема – в том, что это «моральное большинство» редко является электоральным большинством, оно закономерно проигрывает демократические выборы и разочаровывается в демократии. Такие «настоящие националисты» злоупотребляют силовыми методами, ищут «вождя», «не слугу, а отца народа» и в конце концов – превращают национальное государство в партийное, а впоследствии – и тоталитарное.
Как бы не сопротивлялись украинские политики, которые называют себя националистами, но нация (в европейском формате) не терпит вождизма. По одной причине – она всегда строится на основе «общественной энтропийности» (Э.Геллнер), то есть однородности, равенства и равноправия. А вождям в таких условиях некомфортно.
История помнит реакцию императора Франца II на известие о восстании верных ему тирольцев: «Сегодня они стали патриотами ради меня, а завтра будут патриотами против меня». И он был таки прав...
ГОСУДАРСТВО «ДЛЯ ЭЛИТЫ» И ГОСУДАРСТВО «ДЛЯ НАРОДА»
Есть еще одна угроза.
Если взять за основу теорию Хобсбаума, то у рождающейся национальной элиты и народа – разные взгляды на собственное государство. Элита стремится самостоятельно править на своей земле, чтобы не иметь никого «сверху», не бить челом, не платить взятки и дань кому-то другому.
А народ, над которым веками издевались властители-чужаки, свято верит, что вся проблема – в этническом происхождении угнетателей. А вот в своем, национальном государстве – такого не будет! Поэтому он стремится не к любому государству, а исключительно – к «справедливому».
Элита эту мечту не развенчивала. Наоборот, в борьбе за независимость привлекала народ левыми лозунгами. Почти все национальные восстания происходили под лозунгами социальной справедливости – без них тонкой прослойке национальной элиты трудно было поднять на борьбу глубинные народные пласты.
Украина в 1918-м не была исключением. И не стоит рефлексировать по поводу «социалистичности» Центральной Рады. Она исторически и не могла быть другой.
Беда в том, что отцы-основатели УНР принялись строить нацию, не построив государство, а Симон Петлюра в конечном итоге вообще пожертвовал им ради эфемерной «морального большинства» сознательных украинцев. Скоропадский взялся за развитие государства, но забыл о справедливости и нации. Коммунисты провозгласили «справедливость», но идею украинской государственности уничтожили окончательно, подарив украинцам суррогат – фантик без содержания.
ДОМИК НИФ-НИФА
Впрочем, история странная штука. Большевики из своих меркантильных соображений создали украинское квази-государство (за что Путин вслух ругает Ленина и шепотом – Сталина), а потом из-за прихоти Джугашвили оно стало членом ООН. И это, наконец, позволило легитимизировать украинцам выход из СССР. В конце концов, псевдо-украинский и псевдо-государственный Верховный Совет УССР приняла Акт о независимости, а не кто-то другой. Можно даже сказать, что украинская нация использовала СССР для достижения своей государственности в нынешних границах (хотя и заплатила за это кровью миллионов сыновей и дочерей).
Хорошо, что мы воспользовались этим шансом. Беда в том, что, унаследовав ту картонную пародию на государство, такую себе соломенную хижину Ниф-Нифа, – поселились в ней всерьез. Весело проголосовав на референдуме 1991 года за государственную независимость, потом не смогли провести ни одного плебисцита относительно того, в каком именно государстве мы хотим жить? Элита считает, что народ не созрел решать свою судьбу на референдумах. В 1991 году, значит, созрел, а сегодня – уже нет?
Народ же, как и раньше, ждет «справедливого» государства. И это совсем не «газ в два раза дешевле», а конкурентность между сильными и слабыми, которую обеспечивает государство, уравнивая шансы преференциями для более слабых за счет более сильных. Это – справедливый суд. Это – отсутствие коррупции вследствие осознания того, что воровать у собственной страны – это то же самое, что воровать в своей родной семье...
Может, и Крым не оказывал вооруженного сопротивления российской агрессии в 2014 году, хотя в 1991 году проголосовал за независимость, потому что вместо желанной справедливости получил в руководители бандитские кланы – при полной молчанке украинского «морального большинства». Он мог бы жить в составе Украины еще тысячи лет, но государство Украина не стало для его жителей той ценностью, за которую стоило бы умереть...
ИДЕЙНЫЙ ХЕЙТИНГ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ БУЛЛИНГ
Это должно было стать нам уроком. Но не видим мы сегодня в нашем государстве множества мелких и мелких «моральных большинств», каждое из которых пытается строить и справедливое государство, и нацию по собственным лекалам? И на дух не воспринимает проекты, предлагаемые другими. Неприязнь и ненависть витают над страной. И «врагов нации» усматривается вокруг столько, что за их спинами уже и не видно самой нации...
Хочется верить, что все это пройдет. Что сегодняшние «внутренние враги» завтра станут обычными оппонентами. Что прекратятся идейный хейтинг и политический буллинг.
Разочарованный в своих прежних убеждениях Фрэнсис Фукуяма пытается найти рецепт восстановления целостности наций и национальных государств в условиях глобализма, коммуникативного бума и мультикультуризма. Это не путь завинчивания гаек, «пацификации» и отсева «чужих». Он видит выход в том, чтобы строить «более широкую и более интегральную национальную идентичность, которая будет учитывать фактическое разнообразие либерально-демократических сообществ». То есть смело расширить идейную и общественную базу нации.
Что это означает? А то, что мы должны для себя понять, – в ландшафт современной украинской нации, возможно, должны быть вписаны и те, кто будут голосовать за «клоуна», и даже те, кто за владельца одиозных «вышек»; те, для кого Бандера – герой, и те, для кого – не очень; те, кто общается на русском, и те, кто на венгерском, кто исповедует иудаизм и ислам; те 50% , которые, согласно социологии, верят в будущую дружбу с Россией, и те 50%, кто не против автономии ОРДЛО; и даже те, кто остался на оккупированной территории и, чтобы выжить, признал чужую власть, но и там ощущает себя гражданином Украины... И много других, чьи взгляды мы можем не разделять и считать неправильными, но, если мы хотим строить национальное государство как дом для нации, то должны прислушиваться и к ним.
В начале войны у нас был хороший маркер для украинского гражданина – вопрос: «Чей Крым?». Сегодня так же, по призыву британского историка, должны спрашивать друг у друга: «Стремишься ли ты жить вместе со мной в одном государстве, в Украине?» Если ответ утвердительный – этого достаточно, чтобы чувствовать свое родство.
Кто-то скажет, что этого мало. Но тогда надо согласиться, что государство и нация для нас – разные стихии. И что национального государства мы не создали. А следовательно – нет и нации. И уже никогда не будет.
Евгений Якунов. Киев