Новая церковь должна учить украинцев меньше обращать внимания на внешние атрибуты веры, а больше углубляться в ее сущность
...Ровно год назад, когда автокефалия маячила где-то в дали будущего, а о том, что такое Томос, большинство украинцев не имели никакого представления, тем не менее популярной была дискуссия: переходить ли украинским православным христианам на празднование Рождества по Григорианскому календарю? То есть, 25 декабря...
Сегодня, как видим, никакой дискуссии нет. И хотя немало украинских верующих сопротивляются: «Вы себе там реформируйте, что хотите, а мы будем делать так, как поступали наши отцы и деды», – уже почти очевидно, что переход неизбежен.
И дело не в том, что новогоднее застолье некстати приходится на Рождественский пост, и это неудобство вместе с переходом Церкви на Григорианский календарь исчезнет. Просто когда-то для католических монахов было важно максимально точно, с точки зрения Вселенной, знать дату и время прихода Христа на эту Землю, и они воспользовались для этого математикой и астрономией. Значит и нам надо быть ближе к истинному времени...
Войти в новый стиль – это войти в новое понимание Веры, где Ветхий завет не противоречит онлайн-видеотрансляции с поверхности Марса.
Потому что европейское христианство, несмотря на многочисленные «темные времена», всегда давало мотивацию для цивилизационного развития. Это такой себе платоновский «тимос», вечное страстное стремление человечества к самореализации, которое не дает ему закоснеть в растительном существовании.
Где-то накануне событий, связанных с Томосом, один из константинопольских иерархов вскользь намекнул, в чем отличаются ожидания украинцев от Поместной церкви и ожидания Варфоломея. Украинцы стремятся к своей, национальной, патриотической, воинственной, антироссийской церкви. Фанар – к преодолению раскола, присоединению украинцев ко Вселенству, европейским гуманистическим традициям, цивилизованной православной христианской семье.
Константинополь, говорил иерарх, готов подавить свои желания в пользу наших. А готовы ли мы оставить в прошлом все эти архаичные московские «штучки», которые въелись в нашу кровь и душу?
Сможем ли мы совместить обе цели?
1. ФЛАГИ И ХОРУГВИ
Софийская площадь в день Объединительного собора была похожа на маленький Майдан: почти не было икон и хоругвей, зато море флагов – сине-желтых и красно-черных, патриотических лент в петлицах. Разве что священников и монахов было больше, чем на обычном политическом митинге.
Не исключаю, что образование ПЦУ многим кажется успешным политическим проектом. Одним – продолжением лозунга «Прочь от Москвы!», другим – рейтинговым электоральным шагом. А третьим – тестом на патриотичность, когда можно было заклеймить политических оппонентов, отсутствующих в этот день на Софийской площади – как «предателей».
Но вера и политика – вещи разного сорта.
Хотя очень часто вера использовалась для достижения политических целей, а политика, в свою очередь, помогала утверждению в обществе веры.
Впрочем, любая политическая цель, как и политическая победа – вещь мимолетная. Президентские выборы быстро пройдут. Затем пройдут следующие, через некоторое время изменится политический строй государства, в котором, возможно, уже и не найдется места президентской должности. Другой станет карта мира, развалится на кирпичи глиняный колосс России, повзрослеет человечество...
А церковь, рожденная в эти дни в тех же политических и общественных схватках, останется. И через несколько веков будет казаться, что она существовала вечно и не было тех темных веков подчиненности Московии.
Вспомним для примера украинских греко-католиков. Брестская уния была результатом политических компромиссов, и цель была очень конкретной – сохранить украинскую идентичность в католическом иезуитском государстве. Такая себе тактическая идея – переждать до лучших времен. Но церковь, появившись, уже не исчезла, сколько ее не пытались уничтожить.
Церковь рождается не тогда, когда того хотят политики, а тогда, когда на нее есть цивилизационный запрос, когда рамки старого мировосприятия становятся тесными для новых стремлений. Человеческая цивилизация продвинулась в будущее, российский церковный лубок остался где-то в 17 веке. Поэтому уход должен был произойти давно, война и политическая конъюнктура – лишь подтолкнули.
Боюсь только, чтобы не было, как с Майданом: пока боролись, все были вместе, но будущее каждый видел по-своему – в соответствии со своими политическими программами и коалиционными соглашениями. А следовательно и перед Поместной православной церковью Украины – переплетение разных дорог. И стоит решить, какой она пойдет.
2. МЛАДШИЙ ПАРТНЕР ЦЕЗАРЯ?
Вот, например, – должна ли быть новая церковь государственной? В момент рождения поддержка государства просто необходима. Юная ПЦУ очень уязвима к действиям опытных провокаторов из России, и очень легко разорвать то, что только склеено.
А дальше? В дискуссиях проявилось немало желающих превратить ее в идеологический отдел – условно говоря, АП или что-то вроде министерства пропаганды. Апеллируют при этом к традициям старой Византии, где светская власть и церковь были единым организмом. В свое время по этому поводу метко высказался Сэмюэл Хантингтон: «В Ортодоксальной церкви Бог - младший партнер Цезаря».
Сегодня, когда идет война, это кажется оправданным. Но в стране, где царит демократия и «цезари» избираются на всенародных выборах, существует определенная угроза. Каждый новый правитель может захотеть изменить мировоззренческую ориентацию Церкви под себя лично. И Церковь умрет.
А значит, нужен «вечный» правитель? Что ж, тот, кто мечтает о «сильной руке», «просвещенном» авторитаризме, – тот вместе с огосударствленной церковью получит старый добрый тоталитарный режим. Наглядный пример – сегодняшняя Россия.
хотим ли мы этого? Или все же предпочитаем, чтобы каждый занимался своим: Бог – душами человеческими, а избранный Цезарь – экономикой и безопасностью страны.
3. ЦЕРКОВЬ И ВОЙНА
«Томос – сильный аргумент в гибридной войне с Россией!» – сказал на ток-шоу в день объединительного Собора один известный политик. Вроде бы, сказано правильно. Но давайте вслушаемся в акценты: ведь речь идет о рождении самостоятельной церкви как об аргументе в войне! Наряду с новыми разработками противокорабельных ракет, танками, джавелинами, информатаками? Да еще и гибридный...
Конечно, церковь не может быть вне войны. Но у них должны быть особые отношения. Не думаю, что нам надо заимствовать опыт российских попов, которые окропляют святой водой «Искандеры», прячут оружие в Святогорской Лавре или проповедуют «ядерный катарсис» для планеты.
Война для церкви – это помощь раненым, милосердие пленным – своим и чужим, это сострадание и утешение семьям погибших героев, переселенцам, которые вынуждены были покинуть дома.
Священник не может быть вооружен, капеллан – не должен поднимать именем Бога солдат в атаку – для этого есть другие функции и другие люди. Его призвание – в другом. Как писал Лондонский митрополит Антоний Сурожский, каждому воину в предсмертный час крайне важно, чтобы его держал за руку слуга Божий...
Слово «мир» стало сегодня почти синонимом предательства. Но церковь должна нести мир: с самим собой и своей совестью – у человека, между украинцами – в обществе. Потому что мир между украинцами – это и есть победа.
4. «КТО Я ТАКОЙ, ЧТОБЫ СУДИТЬ ГОМОСЕКСУАЛИСТОВ?»
«Толерантность» – еще одно слово, которое воспринимается в нашем обществе враждебно. С удивлением читаю в ФБ посты известных политиков вроде бы из демократического лагеря, которые ставят перед новой украинской церковью задачу – окончательно разобраться с «левацким либерализмом», мультикультурностью, ЛБГТ и остальными меньшинствами, «которые стремится установить на Земле свою диктатуру».
Как острый симптом застарелой болезни воспринимается статья одного из чиновников, призванных обеспечивать обороноспособность государства, об угрозе, которую несет с собой «страшный» Гендер. И вспоминает он в своих доводах христианские традиции и древние церковные каноны.
Но, если строить нашу современную жизнь по древним канонам, можно затеряться в прошлом. Потому что они разные. Один известный религиовед в качестве примера приводил такое: запрещается православному мыться в одной бане с иудеем...
Наша новая церковь, конечно, может пойти и этим путем. Но тогда чем она будет отличаться от РПЦ, кроме языка?
Не пора ли уже присматриваться, как реагируют на все эти – необычные гендерно-мультикультурные вызовы – христиане Западного мира? Вспомним Папу Франциска, который хоть и не одобряет однополые отношения, но задается риторическим вопросом: «Кто я такой, чтобы судить гомосексуалистов?»
5. ЕДИНСТВЕННО ВЕРНАЯ ИЛИ РАВНАЯ СРЕДИ РАВНЫХ?
На заре Независимости, когда отходило в прошлое то страшное чудовище марксизм-ленинизм, один из философов сказал: «Самое страшное в марксизме – не то, что он был ложным учением, а то, что объявлялся единственно верным учением».
Казалось, с этим покончено навсегда. И очень не хотелось бы, чтобы синдром «единоправильности», только окрашенный в другие цвета, был распространен политиками на новую церковь.
Некоторые воспринимают слова «Единая церковь» не как объединение на почве консенсуса, а как привилегия для кого-то одного, вокруг которого должны «объединяться» все непривилегированные.
И еще одно. Не слишком ли часто слышим как аксиому: «Мы живем в православной стране»? Тогда как сегодня мы светское государство. И у нас есть, как минимум, еще одна христианская конфессия – греко-католики, которая хоть и меньше по численности, но без ее пастырей Шептицкого, Иосифа Слепого, Гузара – современной, интеллектуальной, такой, как мы ее знаем, не было бы.
А на сцену Майдана, если помните, выходили и представители Римской католической церкви, протестанты, иудейские раввины и мусульманские муфтии.
Если и должно вмешиваться государство в церковные дела после получения Томоса, то только в одно: не допустить монополии одной церкви, обеспечить честную конкуренцию в религиозном поле.
Сейчас такая многолетняя монополия РПЦ в украинском пространстве веры разрушена, а дальше Украинская церковь должна самостоятельно бороться за души верующих – как равная среди равных.
6. КАНОНИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
Поговаривают, блаженнейший Филарет был авторитарным руководителем. И несменным. И очевидно, навыки единоличного управления церковным механизмом, полученные в свое время в РПЦ, пригодились, когда УПЦ КП отчаянно боролась за право на жизнь – никем, кроме украинского народа, не признанная, отброшенная на обочину как минимум двумя из бывших президентов. Авторитаризм в этих условиях было оправданным.
Однако ныне ПЦУ имеет совсем другой статус и она уже де-юре (ну, пусть после 6 января) является европейской церковью. Что предполагает длинный ряд демократических принципов, на которых должна основываться ее деятельность.
Это не очень привычно для украинского клира, который длительное время находился в свободном неканоническом плавании и мог жить по законам, которые сам и придумал. Как признал бывший глава УАПЦ Макарий: «Мы не очень придерживались канонического поля – и теперь в него снова надо входить».
Можно сказать, что ожидаемый Томос – это своего рода соглашение об Ассоциации с ЕС, только в пространстве веры. Как и в Ассоциации, так и в Томосе есть требования, которые могут не понравиться многим, потому что ограничивают сильных и дают права тем, кто слабее. Но, как говорят русские, «назвался груздем – полезай в корзину».
Мы видели, как тяжело готовился Объединительный Собор, как трудно пробивались такие принципиальные для Фанара условия: тайное голосование, участие в выборах предстоятеля рядовых священников и мирян, периодическая ротация синода. Устав церкви, «спущенный» из Константинополя, говорят, не понравился части клира (и политиков), и пошли разговоры о его возможном изменении после получения Томоса. (Очень хочется верить, что это только слухи).
Мы видели, какое недовольство вызвала идея Варфоломея – направить приглашение на Собор всем иерархам УПЦ МП, включая Онуфрия. И как не пускали (и по неизвестным причинам – не пустили) туда приглашенного Варфоломеем известного богослова (боялись, что повлияет на результаты голосования?). Участники Собора поведали, как долго уговаривали одного из претендентов – снять свою кандидатуру в пользу заранее согласованной.
Верю, что все это делалось на пользу делу. Но было ли это демократично?
К счастью, подхалимнического единодушия на Соборе мы не увидели. Каждый мог свободно проявлять собственную волю. Но это значит, что, вполне возможно, сформировалась и оппозиция к Епифанию, с которой новоизбранному предстоятелю придется считаться и приложить усилия, чтобы превратить оппонентов в единомышленников.
Будет ли новая церковь демократической в принятии решений, отношениях с верующими, будет ли спрашивать мнения приходов и общин относительно жизненных вопросов распространения и укрепления веры? Или как РПЦ – замкнется в себе и в своих непреодолимых комплексах? Мы должны понимать: демократичность и открытость церкви обязательно скажется на степени демократичности и открытости общества.
6. ОТ ЩЕЛИ К ВСЕЛЕННОЙ
Интересный факт прозвучал в одном из комментариев относительно задач новообразованной церкви: оказывается, в проекте Устава и других документах, направленных из Фанара, 15 раз упоминается слово «просвещение».
Почему это так важно? А потому, что долгое время, находясь в составе (можно сказать – под игом) РПЦ, православное украинство смотрело на мир сквозь щелочку московского церковного невежества, строгим императивом которого было: самой прочной верой является слепая вера, а знание – это грех.
И я думаю, что под «просвещением» понимается не просто штудирование канонических текстов, а усвоение украинским обществом всего богатого богословского, философского, исторического и культурного наследия Вселенской церкви. Во Втором Риме же когда-то хранилось множество артефактов, которые касались не только истории Христианства, но и древних шумеров, египтян и тому подобное.
Кто-то скажет: зачем это все? Кто-то готов будет ограничить стратегию церкви двумя целями: выйти из-под руководства РПЦ и совершать литургию на украинском языке. «Из новой церкви должени быть полностью изъят церковнославянский язык, – поучал на ТВ один из руководителей ВО «Свобода». – Потому что это часть «русского мира».
Но церковнославянское писание изобретено не в Москве! Его основали Кирилл и Мефодий – для обращения в восточное христианство славян Моравии.
Церковнославянский был официальным и деловым языком Киевской Руси времен Ярослава Мудрого. На нем писал свои богословские тексты и переводил на него греческих авторов митрополит Петр Могила – один из виднейших просветителей в истории Украины.
А еще хотелось бы услышать (и думаю, что услышу в Андреевской церкви!) литургию на древнегреческом языке, возможно – том самом, на котором написаны как минимум три из четырех Евангелий. Жаль, что большинство верующих в Украине его не понимают – но нужно просто почувствовать его мелодику и представить, как обращались к потомкам евангелисты.
Но современной церкви надо идти дальше, знакомить украинцев с наследием Западного христианства. Здесь у нас есть хороший пример в лице уже упомянутого митрополита Петра Могилы, который, хоть и мучительно колебался между православием и католицизмом, но разбирался в обоих течениях и благодаря этому приобщал духовенство, православную шляхту и молодежь к произведениям Сенеки, Горация, Цезаря, Цицерона, Макиавелли, трактатам Авиценны...
7. ЗАЧЕМ ЭТО АТЕИСТАМ?
На самом деле, вера больше религию. Но и религия – в чем-то шире веры.
Потому что так уж сложилось в цивилизационном процессе, что мировые религии стали краеугольным камнем мировоззрения, нравственного кодекса, научных стратегий и даже экономической политики. Потому что именно Блаженный Августин раскрыл людям глаза на бесконечность Вселенной и вечность Времени. Если бы не монахи, которые высчитывали число ангелов, которые могут поместиться на кончике иглы – мы бы не знали, что такое высшая математика. Благодаря Фоме Аквинскому, который писал, что Бог сотворил мир, чтобы мы его познавали, появились целые области естественных наук. И если бы не Реформация, писал Макс Вебер, может, не существовало бы современных высокотехнологичных стран Западной Европы...
Пока во Вселенной – физической и человеческой – есть вещи, которые нельзя объяснить разумом, вера не будет угасать. А в прошлогоднем докладе Римского клуба научное и духовное познание мира были фактически уравнены в правах.
8. ВНЕШНЕЕ И СУЩЕЕ
И, наконец, последнее. Хотелось бы, чтобы новая церковь учила украинцев меньше обращать внимания на внешние атрибуты веры, а больше вникать в ее сущность. Чтобы дискуссии в обществе кипели не вокруг того, что можно есть, а что нет – во время поста, или – стоит ли святить на Пасху сало и водку. А чтобы знали: во время поста нельзя врать в электронных декларациях и на предвыборных митингах. И воровать деньги из бюджета, даже, если они пойдут на рождественское «засевания», как у известного судьи.
А еще – заставить наших политиков ходить в церковь для того, чтобы пообщаться с Богом, а не для пиара. Разве будет искренней молитва, если в голове одна мысль – какой лучше ракурс выбрать для телекартинки в новостях. А если выступать в храме, то разве что с публичной исповедью (есть в православии такая форма исповеди перед общиной, присущая святым старцам).
Образцом скромности и доступности для простых людей должны служить и сами церковные иерархи. Потому что все те золотые наручные часы, бронированные мерседесы и загородные дворцы, которыми козыряет московская церковная братия, в нашей стране «не прокатят» – все это сразу станет предметом журналистских расследований...
Хочется, чтобы духовная элита была элитой во всем.
Должно же что-то в нашей стране, перегруженной институциональными и моральными симулякрами, быть настоящим?
Евгений Якунов. Киев