1. Какова ваша трактовка скандала на Общем собрании РАН, в чем суть конфликта?
Если бы выборы состоялись, Владимир Фортов (экс-президент РАН, снявший свою кандидатуру перед выборами. — РР) уже в первом туре набрал бы более двух третей голосов, достаточных для избрания президентом Академии наук, что не устраивало влиятельные силы во власти. Основа разногласий такова: РАН настаивала на том, что реформа 2013 года касается только хозяйственной деятельности институтов, а все содержательные вопросы должны решаться Академией. Это вызывало постоянные конфликты, перетягивание полномочий.
2. А кто прав с вашей точки зрения? За что сейчас стоит бороться?
Я считаю, что РАН должна была существенно перестраиваться уже после реформы 2013 года, в частности взять на себя ответственность не только за систему институтов РАН, но вообще за всю научную сферу и стратегию ее развития. У нас есть не только институты — есть университетская наука, есть вопросы общей научной политики. Но РАН самоустранялась от общих вопросов, занимаясь только спорами с ФАНО (Федеральное агентство научных организаций. — РР) о том, кто главнее. В государственных структурах это вызывало раздражение. Однако, сказав об этом, я должен отметить и другое: метод, которым воспользовались для устранения Фортова, неприемлем.
3. Похоже, у нас есть проблема коммуникации государства и научных сообществ?
Моя деятельность как председателя Совета по науке при Минобрнауки как раз и состояла в том, чтобы налаживать отношения между государством и активно работающими учеными. Например, многое сделано для объективной оценки деятельности научных коллективов; ФАНО опубликовало вменяемый индикативный рейтинг публикационной активности институтов, на что РАН никогда бы не пошла. У Академии наук много сил уходило на распределение полномочий между ней и ФАНО. Кроме того, Академию наук буквально разъедают изнутри проблемы конфликта интересов: лоббирование своих научных направлений избранными членами Академии совершенно неприкрыто. А было бы правильнее было подумать о науке в целом.
4. Насколько сильный удар нанесен Академии?
Нанесен урон репутации не только Академии наук, но и всем действующим сторонам, в том числе властям. То, что у нас сейчас произошло, — совершенно недостойно. Какие-то смешные придирки к процедуре. Никогда такого не было, это я знаю точно. У меня отец академик и дед академик. Дед избирался в 1943 году, во время войны. В том же году, например, Курчатов не прошел в Академию, а он был там очень нужен. Но даже при Сталине ни у кого в мыслях не было фальсифицировать голоса за Курчатова или менять процедуру.
5. Все признают, что количество публикаций российских ученых неизмеримо мало: нас давно обогнал не только Китай, но и Бразилия, догоняет Иран. Академия ссылается на недофинансирование. Какова ваша позиция?
Публикаций российских ученых в мировой научной печати явно недостаточно — по крайней мере если принимать в расчет потенциал, уровень российской науки. У нас традиционно не было принято активно публиковать свои результаты, тем более в зарубежных, наиболее цитируемых журналах. Утверждение, что это из-за недофинансирования, неверное. Я с молодости публиковался в мировых журналах, поэтому меня в мире знают и цитируют. Но многие ученые этого не делали. Поэтому, кстати, им бывает обидно, что в разных индексах относительно молодые ученые часто опережают маститых академиков. Последние выборы в РАН с этой точки зрения были провальными: не были избраны многие ведущие ученые. Оказалось, что чем выше у кандидата параметры цитирования, тем меньше у него шансов войти в Академию. Это никуда не годится!
6. Многие выдающиеся ученые, тем не менее, предостерегают от абсолютизации формальных критериев вроде индексов цитирования, поскольку они не могут заменить экспертной оценки.
Не надо противопоставлять формальные критерии и экспертную оценку. МГУ, например, участвует в международных рейтингах университетов, там есть и формальные объективные критерии, и экспертная оценка — примерно поровну.
7. Стоит ли сейчас ставить амбициозные цели — снова сделать российскую науку великой? Если да, то с чего надо начинать?
Основания для этого есть, и более того, такая работа ведется. Одна из ключевых задач —восполнить возрастную яму. У нас есть довольно много грантов для молодых ученых. Ученых в возрасте 35–50 лет мало (из-за перетока кадров за рубеж и в бизнес. — «РР»), но некоторые успешные деятели науки в этом возрасте есть. На мой взгляд, нужно в первую очередь их поддерживать, смело давать им самые ответственные отдельные участки работы. Надо делать ставку на ученых-лидеров среднего возраста, и это повлечет за собой все остальные перемены.