Сергей Кислов стал бизнесменом федерального масштаба в конце 1990-х годов — тогда группа «Юг Руси» была одним из первых и крупнейших российских экспортёров сельхозпродукции. А начинался бизнес в начале девяностых с закупок зерна малыми партиями. Затем Кислов отдавал зерно на переработку по давальческой схеме, а муку продавал в страны СНГ, некоторые из которых после развала СССР остались без мукомольных мощностей. Несмотря на то, что «Юг Руси» всегда имел сильное трейдерское подразделение, торговавшее сельхозпродукцией на мировом рынке и обеспеченное инфраструктурой, к концу 1990-х агрохолдинг принял решение о том, чтобы работать на внутренний рынок и строить собственные маслозаводы. К тому времени на российский рынок активно выходили транснационалы. Одного из них тогдашний донской губернатор Владимир Чуб не пустил в Ростовскую область — потому что Сергей Кислов пообещал, что построит на Дону современный маслоэкстракционный завод (МЭЗ) самостоятельно. Ростовский МЭЗ «Юга Руси» и сегодня остаётся одним из крупнейших в Европе — но теперь в группе девять МЭЗов.
В 2000 году на рынок был выведен бренд бутилированного масла «Золотая семечка», который сразу стал номером один на рынке — прежде всего за счёт конкурентоспособного сочетания цены и качества, обеспеченного технологиями и масштабом производства. Фактически Сергей Кислов стал первым, кто решился конкурировать с транснационалами на своём рынке — и выиграл: оказалось, что рынок ждал отечественного качественного продукта. Другие российские игроки позже шли тем же путём, но подобного эффекта уже не получали. А «Юг Руси» стал активно окапываться на лидерских позициях — в борьбе за сырьё, расширяя ассортимент, скупая активы конкурентов. Это была первая российская группа, которая решилась в начале 2000-х приобрести 19 хозяйств с землёй в объёме 200 гектаров — и при этом не разорилась. Позже были приобретены масложировые активы «Русагро», WJ Group, к бренду «Золотая семечка» добавились марки «Аведовъ», «Злато», «Милора», «Раздолье». Сейчас Сергей Кислов говорит о проекте нового МЭЗа во Владивостоке и о развитии ряда бакалейных товаров — от зелёного горошка до чая. В 2011 году выручка группы составляла 56 млрд рублей. По словам главы «Юга Руси», в 2012 году она выросла примерно на 20%. Сегодня это третий по величине бизнес на юге России.
А в середине нулевых Сергей Кислов взялся за проект Новошахтинского нефтеперерабатывающего завода (НЗНП) мощностью 2,5 млн тонн сырой нефти и стоимостью около 15 млрд рублей. Это была заявка на создание первого НПЗ в регионе, который всегда очень сильно зависел от вертикально интегрированных нефтяных компаний. Проект сильно затягивался, первая очередь вошла в эксплуатацию в 2009 году — и было ясно, что без дальнейшей модернизации у предприятия нет шансов эффективно работать в условиях растущих технических и экологических стандартов. Кислов пошёл нестандартным путем — не в сферу производства высокооктановых бензинов, а в производство качественного битума для дорожных покрытий. Битумную установку мощностью 700 тысяч тонн в год и стоимостью 2,3 млрд рублей планируется ввести в эксплуатацию в 2014 году. Но уже по результатам 2011 года выручка НЗНП составила 54 млрд рублей. Фактически за пять лет Сергей Кислов создал с нуля крупнейшее промышленное предприятие Ростовской области.
Однако если бы перспективы были только радужными, Сергей Кислов не дал бы интервью — он всегда был крайне непубличным человеком. Но последние пять лет он возглавляет отраслевое объединение — Агропромышленный союз России, в который входят, по данным организации, около 10 тысяч участников — сельскохозяйственных, научных, промышленных компаний. Наша встреча с Сергеем Кисловым прошла после дискуссии в Ростовской области министра сельского хозяйства РФ Николая Фёдорова с активом Росагропромсоюза. Если министр говорил о политике постепенного наращивания господдержки села, то Кислов — о том, что неравенство исходных позиций в конкуренции отечественных и европейских сельхозпроизводителей усугубляется. Главная мысль, которую хочет сейчас донести Сергей Кислов до первых лиц: даже ВТО даёт возможности для защиты своего производителя — и все западные страны научились ими пользоваться. Должны научиться и мы.
«Не хватает хороших лоббистов»
— Вы возглавляете Агропромышленный союз России уже пять лет. А чем занимается эта организация?
— Последнее, чего Росагропромсоюзу удалось добиться, — аграрные предприятия теперь могут использовать ставку по налогу на прибыль организаций в размере ноль процентов бессрочно. Мы предлагали ввести её уже много лет, и были очень рады, когда это произошло — в конце прошлого года. Это сегодня даёт аграриям возможность зарабатывать больше. Дело в том, что существует единый сельхозналог, использовать который считалось очень удобным. Но специалисты союза рассчитали, что на самом деле аграрии теряют деньги, если используют эту форму налогообложения. Это было доказано на образце реализации одной тонны пшеницы на экспорт — разница составляет около восьми тысяч рублей в пользу обычной системы налогообложения. Правда, бухгалтерам предприятий интересно, чтобы оставался только единый сельхозналог — им так легче считать. Но эффективность работы аграрного предприятия гораздо выше при обычной системе налогообложения. Я считаю, что в данном случае единую систему налогообложения надо просто отменить административно. Сейчас такую возможность изучают в Минфине и обещают в скором времени к этому вопросу вернуться.
— Сейчас, после присоединения к ВТО, какие идеи вы продвигаете?
— У нас есть одна главная задача, в которой можно выделить три аспекта. Если российское село работает в условиях ВТО, то наши селяне хотели бы равных условий с аграриями других стран-членов ВТО — особенно Европы. Сегодня налицо дискриминация. Субсидия в России на гектар пашни значительно ниже, чем в других странах: менее 20 евро у нас и более чем 200 евро в Европе. А раз наши селяне конкурируют с европейскими производителями на одних и тех же рынках, то должны иметь равные с ними условия. И если мы не можем позволить себе дать на село такие деньги, то давайте сражаться за то, чтобы страны-участники ВТО, прежде всего Европа, тоже субсидировали своё сельское хозяйство примерно в нашем объёме. Тем самым не будет искажаться рынок. Не будет искажаться экономика сельского хозяйства. А эти цели заявлены в идеологии ВТО.
— Существует мнение, что погектарное субсидирование — не самая правильная форма поддержки. Получается, что одинаковая помощь оказывается сильным и слабым игрокам.
— Мы долго изучали этот вопрос. Как и любая модель, упомянутая схема имеет свои достоинства и недостатки, но всё же достоинств у неё больше, чем у любых других. И все другие страны, наши соседи, члены ВТО используют именно эту модель: мы можем говорить о единой системе мер и указывать при этом на существующий диспаритет между Россией и Европой. А что касается сильных и слабых, то у нас есть отдельная поддержка для сильных компаний — субсидирование процента банковской ставки как на длинные инвестиционные деньги, так и на короткие оборотные кредиты.
Но методов стимулирования много, другие страны активно их используют. Например, участие государства в страховании урожая. Размер минимального урожая страхуется фермером, и если урожай оказывается ниже этой цифры, то государство участвует в компенсации этой разницы, которую фермеру выплачивает страховая компания.
Ещё один важный аспект — социальное питание. В США, например, государством на него тратится более 70 миллиардов долларов в год, в то время как у нас господдержка на всё сельское хозяйство — пять миллиардов долларов. А индустрии социального питания у нас нет как таковой — разве что в некоторых регионах есть отдельные примеры. Сейчас Росагропромсоюз совместно с Министерством сельского хозяйства России и другими федеральными институтами думает, как это можно внедрить.
— Это реалистичный сценарий?
— Конечно. В Америке карточки дают малоимущим, а мы чего стесняемся? И хотя на нас как производителей хлеба никто не давит, мы постоянно слышим, что цена на хлеб не должна быть высокой. Но почему? Почему селяне, которых мы из последних сил субсидируем, должны потом субсидировать всех остальных ценой на хлеб? Кому оказывается защита? Социально незащищённым? Так давайте выдадим им продуктовые карточки на хлеб — и всё. Это и реально, и справедливо.
И третья проблема — это полка. Допустим, вы вырастили урожай, сделали из него продукты питания и привезли в супермаркет, а он у вас их не принял. И тут, к сожалению, то узкое горлышко, которое не даёт аграрному сектору России развиваться дальше. Кроме того, что сети предлагают очень высокие наценки, им ещё и выгодно работать с импортной продукцией, которая имеет высокий срок хранения и зачастую изготовлена с использованием сырья из ГМО. Она более дешёвая и может не терять своего товарного вида на протяжении года. Как можно соревноваться с ней нашему овощу, который чистый, но вянет через неделю-две, как ему и положено по природе? Никак. Поэтому сети им не интересуются. При этом в России, с одной стороны, действует запрет на выращивание ГМО-продукции, а с другой — не запрещена реализация продуктов с ГМО. Это — абсурдная ситуация, в которой мы, к сожалению, живём.
Об этом селяне мало говорят, но мы сейчас не понимаем угрозы того, что завтра не будет сбыта нашей продукции, а послезавтра не будет и самой нашей продукции. Я, например, как любой ростовчанин, люблю отдыхать на левом берегу Дона, люблю иногда баловать себя шашлыком. И когда я недавно в очередной раз решил это сделать, то с удивлением и ужасом обнаружил, что вся свинина, из которой готовится шашлык, — импортная. Импортная! Вот вам ВТО — прямо у нас во дворе.
— Эти проблемы ведь не в последнее время появились?
— Два года назад, когда Россия не была членом ВТО, страна регулировала ввоз свинины и окорочков. Ещё совсем недавно, например, в Москве была запрещена продажа продуктов питания, которые содержат ГМО, а сегодня она разрешена.
— Отношение к экологически чистой продукции — это вопрос культуры или законодательства?
— И того, и другого. Во-первых, это вопросы культуры — мы должны знать, что мы — то, что мы едим. А во-вторых, нам иногда всё равно, что именно мы едим — у нас нет времени разбираться. И государство должно заботиться о том, чтобы то, что мы берём на прилавке, было как минимум не вредно для здоровья. Хотя, конечно, каждая страна выбирает свой путь в отношении к ГМО-продукции. Например, в той же Турции за доставку риса с содержанием ГМО в прошлом году руководителей компании осудили на реальные сроки — пять-шесть лет.
— Что именно сейчас нужно делать, чтобы сохранить сельское хозяйство?
— На самом деле России просто не хватает хороших лоббистов. Аграрная тематика — это ведь не вопрос только отраслевого ведомства, она касается каждого. Тема продуктов понятна руководителям всех стран. Ведь как субсидируют своё сельское хозяйство другие страны? Например, Швейцария платит на гектар пашни 450 франков — это около 500 долларов. Они говорят: да, мы субсидируем, но вы более вкусного сыра нигде не найдёте, лучшего молока и мяса нигде не купите. И Россия тоже не имеет права забывать о своём сельском хозяйстве. И сохранить его — это задача не аграриев, а государства. Сегодня страна должна иметь сообщество людей, которое могло бы отстаивать интересы аграриев, а точнее — создавать им такую среду, чтобы они могли выращивать здоровую продукцию.
С другой стороны, надо очень внимательно следить за тем, какой путь проходит продукт от выращивания сырья до полки в магазине. И если мы будем контролировать эту цепочку, наше сельское хозяйство продолжит существовать. А сейчас молочный комбинат вместо сырого молока предпочитает брать заменитель молочного жира, потому что он более дешёвый и технологичный. То есть молкомбинат не купит молоко у поставщика, оптовик не купит молоко в деревне у бабушки, которая держит одну-две коровы. И получается, что ни молоко, ни корова не нужны. А если сельские жители не будут держать хозяйство, то постепенно они станут городскими жителями, и мы потеряем сельское население. А вот это страшно, потому что за этим кроется масса других проблем: и продукты питания, и материальный образ жизни, а главное — Россия не удержит такую большую территорию, если на ней не будут жить российские люди.
— А хоть какие-то плюсы от вступления в ВТО для вас есть?
— Я о таких не знаю, но, может, кто-то знает. Мы открыли рынки для импорта и надеялись, что у нас будет доступ к дешёвым западным деньгам. Этого не произошло — рынок банковских услуг по-прежнему закрыт.
«Цель — новые продукты бакалейного ряда»
— Есть ли предварительные данные, показывающие, как группа «Юг Руси» выросла за последний год?
— Мы растём в среднем на 20 процентов в год. Причём росли и во время кризиса — и даже большими темпами. Мы, люди, когда нервничаем, больше питаемся — поскольку мозги работают больше.
— А подробнее можно о том, за счёт чего росли?
— Мы давали рынку тот продукт, который ему нужен. Например, самое популярное в России масло «Золотая семечка». Или, скажем, «Юг Руси» использует новую стратегию в аграрном секторе — мы не выращиваем центнеры с гектара, а выращиваем рубли с гектара. У нас нет плана для руководителя хозяйства — что ему сеять и прочее. Он предлагает свои культуры, свой севооборот и обосновывает это всё цифрами, так как они все завязаны на конечный результат. Селяне работают на самих себя. Они жёстко зависят от финансового результата. Торговая структура группы страхует их риски. Например, руководитель предприятия высчитал предполагаемую стоимость льна в сезоне. И предлагает нашей торговой структуре этот лён захеджировать на рынке или заключить жёсткие фьючерсные контракты. Может, не на весь объём, а, скажем, на две трети. Он только сеет или собирает, но у него уже есть фиксированный результат. То же и по зерну.
Мы росли и в сегменте трейдинга. В прошлом году мы создали портал agro2b.ru. Это уникальный портал, с помощью которого руководитель аграрной компании может купить все расходные материалы, продать зерно, купить транспортные, юридические услуги, услугу по хранению, выбрать, в каком элеваторе хранить. Получается, что человек может полностью делать бизнес с помощью сайта, тогда как раньше ему было нужно много посредников. Только за прошлый год через эту площадку было куплено больше 300 тысяч тонн сельхозпродукции — и это только начало. Следующий этап развития площадки — это банковские услуги, гарантии поставки. Например, директору мельницы на год требуется 100 тысяч тонн зерна. Но ему нужен не весь объём сразу, а, например, по 8-10 тысяч тонн в месяц. Он заключает через портал контракт с несколькими хозяйствами, а мы — администрация agro2b — даём гарантию поставки и в случае необходимости поставляем своё зерно — у нас есть резервное.
— Кто разрабатывал этот проект? На чей опыт вы ориентировались?
— Мы ориентировались на свой жизненный опыт. У нас сложилась команда — сейчас в ней 30 человек. А начинали буквально втроём.
— Сегодня много говорят о том, что присоединение к ВТО заставит, наконец, использовать новые технологии на селе. С начала нулевых в «Юге Руси» около 20 хозяйств — как вы развивались с точки зрения технологий?
— Без новых технологий вы просто не сможете работать на рынке. «Юг Руси» всегда был застрельщиком нового. Например, нулевую обработку почвы мы ввели одними из первых. Также продвигаем выращивание культур, которые либо не выращивали вообще, либо они были забыты. Например, примерно 12 лет назад мы начали растить горох. Причём хозяйства не хотели его выращивать, говорили: «нам это не нужно». Сначала группа просто навязывала эту культуру, потом люди сами увидели её рентабельность. Через какое-то время изменилась ситуация на мировом рынке, и мы сказали: хватит гороха. То же самое было с рапсом, с рыжиком и льном. Раньше этих культур у нас не было, а сегодня они выращиваются во всё большем объёме.
Но здесь возникают свои ограничения. Хотелось бы, чтобы наука давала нам нормальные семена, так как сегодня мы используем в основном импортные семена, что неправильно. Например, 12 лет назад для выращивания подсолнечника в хозяйствах мы использовали около 85 процентов семян российской селекции и только около 15 процентов — импортной. Сегодня продукция семеноводческих предприятий России составляет где-то 10 процентов, а остальное — импорт.
— Сами не хотели бы заняться селекцией?
— Мы занимаемся — например, выращиваем семена пшеницы. Смотрим на масличные культуры. У группы есть опытные площади, где мы совместно с некоторыми семеноводческими компаниями — как нашими, так и зарубежными — выращиваем те или иные варианты семян. Но это работа, которая должна вестись на серьёзном научном уровне. Это не задача коммерческой компании. В России есть большие институты, которые владеют уникальными научными базами, родительскими формами тех или иных семян. У них есть люди, земля. Им надо ставить задачу для того, чтобы они это делали. И сделать надо так, чтобы задачу ставил бизнес. Сегодня учёные их сами себе пишут. Научные задачи, конечно, тоже надо ставить и решать, но и про селян забывать нельзя. Нам нужны семена — мы не хотим завтра идти на международный рынок и выпрашивать их там.
— В масложировой сфере у вас есть новые проекты?
— Мы сейчас начинаем реализацию проекта во Владивостоке по производству растительного масла. Сегодня конкуренция на масложировом рынке жесточайшая. Существующие в России заводы способны взять на переработку около 15 миллионов тонн масличного сырья. Выращивается в России примерно 10 миллионов тонн в год. А для внутренних потребностей стране нужна половина — даже меньше 5 миллионов. И поэтому вопросы качества становятся главными. Представьте: каждая третья бутылка масла, которая приносится в дом, — это наше масло. Если учесть, что мы начали делать его 12 лет назад с нуля, то сегодня можно говорить о том, что наши потребители оценили то качество, которое мы им даём все эти годы. Все эти годы у нас рынок только рос. Своими производственными активами мы занимаем около 15–20 процентов масложирового рынка, но своими продажами держим 30 и выше процентов рынка. Это говорит о том, что мы делаем то, что нужно людям.
— А во Владивостоке есть своя сырьевая база?
— Там выращивают сою, будут выращивать и другие культуры. Главное, чтобы был спрос. Мы ориентируемся на весь регион. Сегодня мы туда везём наше бутилированное масло, при этом его доля на полке очень значительная. Создавая производство на месте, мы просто будем экономить на логистических издержках.
— Всё-таки ситуация, которую вы сейчас описали, говорит о том, что за счёт масла вам уже невозможно расти.
— Законы экономики таковы, что легко расти можно только до определённого процента, до определённой доли рынка.
— Значит ли это, что вы планируете расти за счёт других направлений? Например, развивая бакалейный ассортимент для конечного потребителя?
— Именно этим группа сейчас и занимается. Уже производим муку, крупы, хлеб, консервацию: огурцы, помидоры, натуральный зелёный горошек. Эта продукция реализуется через нашу дистрибьюторскую сеть. Компания выходит на рынок с новыми продуктами. Например, это рыжиковое масло с удивительным жирокислотным составом, который обладает целебными свойствами для сердца, печени, поджелудочной железы. Цель «Юга Руси» сегодня — давать рынку новые продукты бакалейного ряда: крупы, муку, может быть, даже чай. При этом в производстве продукции бакалейного ряда мы используем те уникальные наработки по системе контроля качества, которые внедрили в сфере производства растительного масла. Поэтому наша мука пользуется высоким спросом. Даже наш шрот пользуется на рынке премией +2 доллара к шроту из Аргентины.
— А о том, чтобы заниматься молоком и мясом, не думали?
— Мы сегодня не видим себя в этих сегментах, потому что нельзя заниматься всем — надо на чём-то специализироваться.
«Ориентируемся на внутренний спрос»
— Но в своё время проект Новошахтинского завода нефтепродуктов был для вас принципиально новым направлением.
— А как вы будете заправлять трактор, который обрабатывает ваши поля?
— На НЗНП сейчас идёт реализация инвестпроекта по созданию битумной установки. На каком этапе этот проект?
— Строительство битумной установки находится в завершающей стадии. Надеемся, что в следующем году мы введём её в эксплуатацию. Уникальность проекта заключается в том, что установка будет производить битум, соответствующий как российским, так и европейским стандартам качества. Дорога с использованием этого битума гарантированно может использоваться от десяти лет до двадцати одного года, в то время как сегодня в России гарантийный срок эксплуатации дороги составляет два года.
Дело в том, что у нас заводы конфигурированы под топливные процессы. Они потратили миллиарды долларов на оборудование и, конечно же, не будут выпускать битум, который стоит почти столько же, сколько мазут. Они делают мазут из того, что осталось при переработке нефти, а эти выжимки не имеют тех свойств, которые необходимы для изготовления качественного битума. А у нас была специфическая ситуация. Мы не могли двигаться по топливному варианту, но имели запрос на качественный битум — и мы сконфигурировали завод под выпуск битума европейского качества. В результате мы будем давать продукт, который сегодня востребован как на внутреннем, так и на международном рынке.
— А не придётся потом ещё и дорожную компанию создавать, которая станет покупать этот битум?
— Нет, у нас есть соглашение с Автодором России, по которому мы будем делать отгрузки на ряд российских заводов. Нам сегодня понятно, кому нужен наш битум.
— Какими будут следующие стадии развития проекта?
— Главное — НЗНП хочет производить те продукты, которые станут пользоваться спросом на внутреннем рынке. Мы всегда ориентируемся именно на внутренний спрос. Будет спрос больше на битум — добавим ещё битумную установку, появится спрос на другую продукцию — добавим что-то другое. Например, мы разрабатываем вместе с учёными технологию «зелёного» дизеля. «Зелёный» дизель — это не биодизель. Это продукт нового поколения. Он готовится из растительного масла, которое мы производим. Это качественный улучшитель минерального дизеля, который имеет исключительные характеристики: CO2 около ноля, сера — ноль, цитановое число больше 90, точка замерзания — ниже 40 градусов Цельсия. В мире такой дизель сейчас выпускают всего две страны, но мы надеемся, что Россия будет третьей.
— У вас нет проблем с привлечением финансирования под свои проекты?
— «Юг Руси» на рынке заимствования капитала — оборотного и инвестиционного — уже более 20 лет. Нас прекрасно знают не только в России, но и за её пределами. За весь период работы у нас не было ни одного неисполненного обязательства. И, конечно, для нас не проблема взять кредит — мы умеем обосновывать свою бизнес-модель, знаем, на какие критерии смотрит банк. Весь вопрос — в стоимости денег. Так как мы работаем по всему миру и продукты у нас те, которые пользуются спросом и в России и за её пределами, то мы имеем возможность получать за нашу продукцию валюту. Поэтому нам иногда выгоднее брать валютные кредиты. Хотя всегда обращаем внимание на структуру выручки — структура кредита должна соответствовать структуре выручки. Надо признать, что у нас аграрии испытывают диспаритет стоимости денег по отношению к Западу. Представьте, вы — российский аграрий, идёте в банк, вам дают под залог рублёвый кредит под 10 процентов годовых. Немецкий фермер, ваш конкурент, тоже идёт в банк, берёт кредит под 1 процент годовых, но ему за эту «переплату» субсидируют более 200 евро за гектар. А вам за то, что вы переплачиваете 10 процентов, субсидируют меньше 20 евро. И после этого вы идёте и пытаетесь конкурировать с этим немцем на международном рынке зерна, масла и так далее.