Почему у фестиваля такая приставка — «форум»?
Мы заложили в эту приставку несколько смыслов. Во-первых, известный режиссер Аугусту Боал назвал форум-театром изобретенный им метод работы, когда зритель может вмешаться в сюжет и в буквальном смысле сочинить другой финал. Он создал «театр угнетенных» — тех, кто не может изменить какие-то вещи в общественном устройстве или собственной жизни, но может повлиять на ход разыгрываемой истории. Во-вторых, форум еще со времен Древнего Рима — это такая структура, в которой можно разговаривать и добиваться консенсуса среди людей, изначально не настроенных на диалог. Даже архитектурно форум похож на амфитеатр, где формально есть иерархия, но на самом деле услышать можно каждого. Если обобщать, то наш слоган — «сделать невидимых людей видимыми». Мы пробуем так направить театральные фонари и настроить зрительское внимание, чтобы были очевидны не только социальные маркеры и особенности, но прежде всего творческий потенциал и самость каждого участника действия.
На каких людей направлены эти «фонари»?
В нашей программе есть спектакль, в котором участвуют дети-сироты. Есть спектакли с участием слепоглухих и слабовидящих, пожилых и бездомных. Есть спектакли тактильные, которые ориентированы на обычного зрителя, на время погружающегося в темноту и как бы лишающегося зрения. Французская актриса и антрополог Элен Мале помогала ребятам с РАС, расстройством аутистического спектра, вспоминать истории своего детства и вместе с профессионалами их рассказывать со сцены — это проект «Фабрика историй». Очень важный спектакль — «Магазин», про мигрантов и рабство; в нем участвуют всего две актрисы. Спектакль вызвал дискуссию, потому что даже «продвинутые пользователи» привыкли ассоциировать социальный театр с инклюзивным, и когда они увидели на сцене двух профессиональных актрис, без всяких особенностей здоровья, это породило много вопросов. Но мы всей фестивальной программой показываем, что социальный театр гораздо шире инклюзивного, и выводим на сцену представителей самых разных социальных групп.
Получается, что социальный театр — это не столько темы, которые затрагиваются в сценариях, сколько люди, которые выходят на сцену?
Сюжеты тоже, безусловно, важны. Но на фестивале мы особое внимание уделяем взаимодействию: если мы смотрим спектакль с участием заключенных и понимаем, что теперь мы меньше их боимся и готовы поехать в тюрьму и затеять там какой-нибудь проект, то, на мой взгляд, достигается нужный социальный эффект. Через привлечение людей с инвалидностью к творчеству мы хотим не просто заострить внимание на том, что они существуют, а провести работу по социализации — не только артистов, но и самих себя. Отчасти мы действительно себя проверяем: насколько нас удивляет слепоглухой актер в главной роли или драматург с ментальными особенностями?
А имеет значение, кто в зрительном зале?
Для меня важно, чтобы инклюзия была не только на сцене, но и в зале, поэтому лично меня очень радует, когда среди зрителей есть люди с ограниченной мобильностью, люди с ментальными особенностями, незрячие, слепоглухие. Потому что когда только зрячие и слышащие цисгендерные белые мужчины смотрят на людей с инвалидностью, которые в это время играют на сцене, для меня это не совсем честная игра, очень часто превращающаяся в акт благотворительности. Мне кажется, это путь в никуда. Нужно наконец понять, что, делая социальный театр, мы в первую очередь оказываем помощь не кому-то, а самим себе и тем самым меняем свое отношение к базовым, но непростым для восприятия вещам. Учимся выстраивать границы, осознавать собственные страхи, боремся с предубеждениями.
Вы сталкиваетесь с тем, что зритель, воспринимая театр с непрофессиональными актерами как благотворительность, не идет на постановку из-за своих предубеждений?
Да, конечно. Но это связано прежде всего с тем, что у людей есть страх прямого контакта, им страшно менять привычную оптику, настраивать ее по-другому. Когда человек в коляске выходит на сцену и ему аплодируют больше остальных, это и есть проявление нетолерантности. Если мы воспринимаем театр как искусство и хлопаем вне зависимости от того, есть у актера социальные маркеры, есть у него так называемые особенности здоровья или нет, тогда у нас все в порядке с предубеждениями — то есть их нет и мы находимся на новом уровне развития.
Сделать фестиваль бесплатным было вашим принципиальным решением? С чем это связано?
Мы сделали его бесплатным не потому, что боялись не продать билеты. Это форум-фестиваль с интенсивной образовательной программой — у нас были занятия по инклюзивному танцу со швейцарскими специалистами Юргом Кохом и Корнелией Юнго, которая сама передвигается на коляске; мастер-класс по плейбэк-театру с Марией Машиной и Инной Розовой; занятие по кинотанцу с Диной Верютиной и по анимации с Владимиром Авериным; арт-директор Центра имени Мейерхольда Елена Ковальская с помощью конструктора «лего» учила создавать коллаборации и вступать в творческие союзы, а директор Российского академического молодежного театра Софья Апфельбаум рассказывала об организации театрального дела в России. Нам хотелось, чтобы участники фестиваля, которых было в общей сложности более 250, из самых разных регионов страны, не только ходили на тренинги и общались друг с другом в свободной обстановке, но и посмотрели как можно больше спектаклей. А если кто-то смотрит постановки бесплатно, странно и несправедливо пускать остальных за деньги. При этом, вопреки прогнозам и статистике, до нас дошли почти все 100% зрителей — это удивительно по меркам Москвы, когда по регистрации обычно приходит не больше половины.
Социальный театр ставит перед собой задачу решить какие-то конкретные социальные проблемы?
Я вчера смотрела спектакль «Магазин» и думала про фильм «Айка» Сергея Дворцевого. Это очень похожие истории. Но ведь фильм не заставляет нас пойти и приютить мигрантку из Средней Азии или усыновить ребенка, а заставляет задуматься о том, что рядом с нами живут люди, которые ведут совершенно иной образ жизни, чем мы, а мы настолько слепы, замотаны, погружены в собственные дела, что ничего не замечаем. Я думаю, социальный театр не может изменить общество в целом, он не должен никого лечить, тем более вылечивать — он нужен не для социальных изменений снаружи, а для социальных изменений внутри нас.